Интервью в трех частях:

 

1. Andante

2. Allegro

3. Moderato

В детстве меня воспитывали так, что надо все время учить какой-то язык и читать какую-то книгу. И вроде бы мама уже не стоит за моей спиной, и не следит, а я все еще учу какой-то язык и читаю какую-то книгу. И все еще спрашиваю у людей, с которыми знакомлюсь: “А что Вы сейчас читаете? Ну, а язык какой учите?”

***

Юная, утонченная, смешливая, глубокая, хрупкая, нежная, сильная, увлеченная, целеустремленная. Все эти эпитеты я хотела бы адресовать Оксане Шевченко, разговором с которой я открываю свой новый, четвертый сайт, посвященный культуре, музыке и любимому городу на Неве!

Вот уже три года пианистка Оксана Шевченко живет в Санкт-Петербурге. Алма-Ата, Москва, Лондон, Лозанна, Рим. Новые люди, новый опыт. Победы, свершения, новые континенты, страны, города. И сейчаc многие недоумевают, почему она оставила жизнь в Европе и переехала в Петербург. Петербург. Родной и такой бесконечно дорогой душе и сердцу город.

Наш разговор получился длинным, но очень интересным. Я надеюсь, что Оксана очарует и Вас не только своим высочайшего уровня исполнительским искусством, но и личностью, как это произошло со мной.

 

Часть I, ANDANTE

***

Марина Николаева: Оксана, Вы родились в Казахстане. Годы учебы в школе прошли в Алма-Ате. Потом Вы переехали в Москву, довольно продолжительный период времени провели в столице и, насколько я поняла, очень дорогой Вам период, потому что связан он с учебой в Академическом музыкальном училище при Московской консерватории и последующим поступлением в саму консерваторию. Потом были учеба в аспирантуре Королевского музыкального колледжа в Лондоне (Royal College of Music), учеба в Лозанне, затем в знаменитой Римской академии музыки Санта Чечилия (Accademia Nazionale di Santa Cecilia) и наконец, сейчас Вы живете в Петербурге. Такой длинный путь. Почему он привел Вас именно в этот город?

Оксана Шевченко: Да, я родилась в Алма-Ате, училась там в школе. Алма-Ата довольно молодой город, обрамленный очень красивыми горами. Мне было девять лет, когда мы впервые поехали в Италию на фестиваль в Виченцу. Прилетели туда уже ночью, а с утра я вышла на улицу и обомлела, потому что не ожидала увидеть вокруг столько красоты. Я думаю, что вся моя дальнейшая жизнь - это погоня за какой-то архитектурной красотой вокруг. И если смотреть через призму такого отношения к окружающим декорациям - городу, в котором живешь, то мне кажется, что Санкт-Петербург это очень логичное продолжение.

После Алма-Аты Москва казалась мне очень красивой, потом, прекрасный, но совсем иной Лондон. Лозанна, несмотря на то, что она такая маленькая, тоже мне очень нравилась. Рим! Ничего нет красивее Рима, но тем не менее, приехав в Петербург, я поняла, что это прекрасное место, здесь можно жить. Сюда мы переехали, когда поняли, что ждем ребенка. Мой муж коренной петербуржец. Это такая хорошая, классическая, интеллигентная петербургская семья. Мама профессор консерватории, папа артист оркестра, бабушка один из самых именитых педагогов фортепиано. Она работает в петербургской десятилетке. Среди её учеников в том числе и лауреат Конкурса Чайковского Мирослав Култышев. Это ярчайшая женщина. Я называю её Сарой Бернар нашего города, потому что знают и обожают её все. Под всеми я имею ввиду Бориса Эйфмана, Юрия Темирканова, Валерия Гергиева. Зора Цукер совершенно фантастическая женщина, и семья совершенно бесподобная, и я с удовольствием сюда приехала. И вот, мы живем в историческом центре Петербурга! И вот она, красота! Мы выходим на улицу и вот она, Фонтанка! А живем мы в доме Капустина. Это один из самых известных доходных домов Петербурга. Некоторые говорят мне с интонацией печали - мол, что это ты вернулась. А у меня нет ощущения регресса. Петербург прекрасный город и жить в нем красиво, и люди здесь хорошие. Объективно и справедливо сказать, что в Европе концертная жизнь более интересная, активная и лучше оплачиваемая, поскольку там все-таки аккумулированы все движущие силы, фестивали и молодые музыканты все стремятся туда. Поэтому, когда я сообщаю, что сейчас живу в Петербурге, чувствую, что люди слегка недоумевают, как будто я им сказала: “Вы знаете, я переехала на Камчатку”.

- А как же ты теперь будешь отсюда ездить?
- Ну как? Аэропорт же есть! Сяду на самолет и полечу куда надо!

М: Оксана, а откуда такое восприятие? Неужели музыкальная жизнь Санкт-Петербурга настолько сильно отличается от того, что происходит в Европе? Или это скорее стереотип, который можно отнести не только к миру музыки, а вообще к отношению людей к тому, где мы живем? Многие люди по сей день продолжают противопоставлять Европу России, не в пользу последней. В Европе музыканту проще в плане перемещения, организации концертов? Из чего складывается такое впечатление?

О: С чисто бюрократической точки зрения, человека, имеющего разрешение на проживание и работу в Евросоюзе, удобнее пригласить, его удобнее ангажировать, ему не так много нужно закладывать денег под переезды. Другое дело, что приглашая музыканта из Петербурга выступить во Франции, люди не совсем отдают себе отчет в том, сколько это будет стоить. Не все догадываются, что можно заглянуть в интернет и не все понимают, что перелет из Петербурга в Париж может стоить всего на пятьдесят евро дороже, чем из Хельсинки. Работа артиста не всегда зависит только от качества игры, но и во многом от того, где он базируется, насколько удобно его привезти, насколько у него с бюрократической точки зрения понятные документы. Многие европейцы действительно плохо учили географию и не знают, где находится Россия. Им кажется, что она находится запредельно далеко. Жить и работать в Европе легче, потому что там больше развиты музыкальные салоны, вся та система, которая позволяет держаться на плаву музыкантам совершенно разного уровня. Возьмем, к примеру, нынешний период карантина с марта месяца. Я смотрю на своих итальянских друзей и вижу, что они потихонечку в июне-июле начали выступать именно на маленьких площадках. И за концерты на маленьких площадках они получают маленькие, но деньги. В России ни на одной маленькой площадке подобных гонораров никому не заплатят просто потому, что у нас система камерного концертирования развита очень плохо. В Москве, к примеру, есть прекрасное место - ЗИЛ, с Лофт Филармонией. Подобный формат концертов уникален для Москвы и России, но совершенно обычен для Европы. Подобное есть в любом европейском городе. Группа людей, которые организуют концерты, камерную концертную жизнь, приглашают молодых исполнителей, платят им какие-то адекватные деньги. У нас таких площадок очень мало, поэтому молодые музыканты остались на этот период фактически без работы.

М: Вы затронули очень интересную и болезненную тему. Я в меньшей степени знаю концертную жизнь Петербурга, но что касается Москвы для меня остается загадкой, почему при наличии огромного количества мест, в которых можно проводить камерные концерты на небольшое количество слушателей и в которых имеются ко всему прочему и хорошие инструменты, все же, активной концертной жизни не происходит. Возможно, причина в самих площадках и работающей там администрации? Они не имеют особого желания организовывать что-либо связанное с классической музыкой?

О: Я заговорила про ЗИЛ и Лофт Филармонию. Алиса Куприёва придумала и осуществила на ЗИЛе замечательный проект под названием Лофт Филармония. Ежегодно она проводит масштабную, хорошо(!!!) организованную компанию на планета.ру по сбору средств на предстоящий сезон для оплаты будущих гонораров исполнителей. Сами артисты ничего не платят, чтобы иметь возможность сыграть на этой площадке. К сожалению, пианист не может сидеть на семи стульях: на стуле исполнителя, своего собственного менеджера, людей отвечающих за изготовление афиши и бизнес-плана. Алиса, будучи сама пианисткой, хорошо знает, как организовать все наилучшим образом. К ней все хотят и стремятся попасть, ей все хотят помочь и все её обожают за то, что она делает.

М: Площадок в Москве много, много музеев и камерных пространств, которые вполне можно сравнить с теми же соборами и церквями Италии, в которых регулярно проводят концерты. Попытавшись организовать выступления некоторых итальянских пианистов здесь, я столкнулась с абсолютным безразличием со стороны администрации и у меня возникло ощущение полного отсутствия интереса с их стороны к мероприятию, при том, что я готова была взять на себя многие организационные вопросы, связанные с приездом музыкантов. Залы, в которых годами простаивают порой шикарные инструменты, не проявляют ни малейшего желания совместными усилиями организовать выступление уже состоявшихся молодых исполнителей и находят совершенно неадекватные отговорки, ссылаясь на отсутствие финансирования, при том, что оно на самом деле есть, но тратить его на классическую музыку им не хочется? Не выгодно? Не интересно?

На Ваш взгляд, чего не хватает у нас для того, чтобы и здесь можно было организовывать такие мини концерты? Они всегда были актуальны, а сейчас стали еще более востребованы, поскольку мы не знаем, как будем дальше жить и что нас ждёт в будущем. Что мешает нашему менеджменту при наличии такого количества камерных пространств организовывать в них концерты, публике иметь возможность слушать прекрасных музыкантов, а музыкантам иметь работу?

О: На мой взгляд, причина неудач в трех вещах.

Во-первых, у нас нет профессиональных музыкальных менеджеров. Они отсутствуют как класс. Их очень и очень мало, в то время как в Европе, Англии и Америке это нормальная профессия - быть музыкальным менеджером в сфере классической музыки.

Во-вторых, публика не готова платить за классическую музыку. Почему-то бытует мнение, что мы занимаемся классической музыкой в свободное от чего-то еще время. И раз это наше хобби, то зачем за него платить. И это все соседствует с тем, что на того же Теодора Курентзиса билет стоит двадцать пять тысяч рублей и бомонд ходит. Обожаемый мной Николай Львович Луганский тоже собирает залы и люди готовы платить, или тот же Денис Мацуев. Складывается такая картина, что есть несколько крепких профессионалов, за которых люди готовы платить и все остальные, за которых не готовы платить. До двадцати пяти лет, сейчас мне тридцать три, я даже от своих родственников слышала вопрос: ”Ну хорошо, у тебя отлично получается твоё хобби, а деньги-то ты чем зарабатываешь?”

И еще был случай из жизни. Все та же Алиса Куприёва хотела расширить свой проект и общалась с одним из крупнейших московских музеев на предмет празднования юбилея Поленова. Она предложила интересную концепцию: сыграть по воскресеньям несколько концертов, такое домашнее музицирование времен Поленова. Сначала в музее очень обрадовались. Камерное музицирование на фортепиано в четыре руки. Скрипка, фортепиано и музыка замечательная! Во времена Поленова было очень много авторов, расцвет русской композиторской школы. И вот, недели за две до намеченных выступлений, что уже хамство, Алисе вдруг написал какой-то куратор и заявил, что предложенное ей мероприятие не соответствует политике развития музея и лучше они сделают что-то иное. Дальше следовало предложение чего-то абсурдного, что не включало в себя классическую музыку. То есть, был сделан выбор в пользу чего-то другого. И это другое было совсем не связано с Поленовым.

И третья причина состоит в том, что помимо того, что у нас нет грамотных менеджеров, которые могут правильно преподнести слушателю исполнителя, так как люди вообще не понимают зачем ходить слушать классическую музыку, часто в музейных пространствах сидят люди, которые, к сожалению, в силу своего общего развития не получили даже базовых основ музыкального образования и они рассуждают о нем, как я об аэродинамике, например. Многие музеи не знают других, смежных областей искусств.

Любой успех - это командная работа. У нас есть менеджеры, но их мало, у нас нет больших агентств. У нас нет больших финансовых вложений в это. Ситуация такова, что камерные площадки (в том числе галереи, музеи, библиотеки, национальные культурные центр) сдают залы музыкантам под концерты классической музыки за довольно большие деньги и при этом они, в основной массе, не хотят даже минимально рекламировать событие: делать рассылку, афиши и тд. Все ложится на плечи исполнителя. Да что там говорить, ведь даже региональные филармонии жалуются, что могут заработать только если после нескольких академических концертов организуют выступление певицы Глюкозы.

М: А каким образом удается в Европе организовывать концерты в камерных пространствах?

О: В Европе небольшие концерты часто организуют какие-то общества. Например, в Риме есть теннисный клуб Circolo Parioli с ежегодным абонементом, который помимо мероприятий связанных с непосредственной деятельностью клуба, позволяет в течение года посетить еще несколько концертов в рамках этого абонемента. Таких клубных мест много.

Другой пример. Месяц назад я приехала из Франции, где играла в небольшом городке Висамбуре с населением восемь тысяч человек. Ежегодно у них проходит большой фестиваль. В этом году, по понятным причинам, он был чуть меньше и включал порядка тридцати концертов. Я поинтересовалась у директора фестиваля, как они его организовывают. Почему это имеет успех там? И он мне ответил, что есть традиция ходить на концерты. От того, что Висамбур граничит с Германией, семьдесят процентов публики фестиваля приезжает оттуда. В основном это пожилые люди. Сложно сказать, почему у них это работает, а у нас нет. Наверное, в том числе и потому, что пожилой человек может себе позволить потратить 10-15 евро на билет и сходить на концерт. Достаток у них. Может быть в этом дело?

М: Мы же не можем сказать, что наша российская публика не обладает интересом к классической музыке. Для русских, советских людей это отдельная история - ходить в консерваторию, филармонию. Это традиция.

О: Сложно понять, почему у нас дела обстоят иначе. Из моего опыта общения с администрацией филармоний и по моим впечатлениям, в столичных городах часто ходят не на музыку, а на имя. В регионах ходят на музыку. С другой стороны, я разговаривала с организатором фестиваля в Экс-ан-Провансе и она говорила, очень ругаясь на одну известную пианистку: ”Мне не нравится как она играет, но мы её приглашаем, потому что билеты расходятся тут же! Но мы приглашаем и Ефима Бронфмана! По словам программного директора и по моим ощущениям, это один из лучших ныне живущих музыкантов! Вот на Ефима Бронфмана мы продали всего тридцать процентов билетов, представляете?! А на нее сто процентов продаем и у нас еще очередь! Я не знаю, что с этим делать?!”

Этот эффект, когда люди идут на имя, есть везде. Действительно, у людей есть тяга к музыке, они ходят на концерты и они это ценят. Возможно, для жителей Петербурга и Москвы происходит какой-то переизбыток выбора и поэтому они не знают, куда пойти и не идут. Часто я прихожу в Московскую консерваторию на своих любимых музыкантов и вижу там пустой зал, а потом наблюдаю ажиотаж вокруг билетов людей, которые замечательно распиарены, потому что у них хорошие менеджеры, и на которых мне, например, идти не хочется, а публика идет, потому что надо, это же имя.

В Европе традиционно ходят на концерты, но у них есть еще одна традиция, которая мне безумно нравится - у них есть своя публика. Я общалась с этой публикой. Например, фестивальная публика. Люди считают своим долгом, именно долгом, каждый год приходить и покупать на посещаемый ими фестиваль, абонементы: поддерживать организаторов, приходить самим и приглашать своих друзей. В этом году у них был лимит заполняемости только на пятьдесят процентов и многие слушатели приезжали из Баден-Вюртемберга и говорили: “Вы знаете, мы осознаем насколько вам тяжело далась организация фестиваля в этом году, поэтому мы хотели бы дать в фонд фестиваля такую-то сумму денег, пятьдесят или сто евро поверх билета”. Они массово скупали диски исполнителей, которые привозили артисты. Мои десять исчезли сразу, а когда я их брала с собой, то еще сомневалась, зачем мне так много.

Не знаю, какую в итоге формулу отличия нашей публики от европейской мы выведем, но у нас я пока такого не видела. Не хочу никого обидеть. У нас не видела пока, там видела.

М: Оксана, Ваши родители не имеют никакого отношения к музыке. Достаточно в раннем возрасте Вы начали выступать с симфоническим оркестром. Вам было девять лет. Маленький вундеркинд?

О: Это нормально! У нас просто была очень хорошая школа, которая делала все возможное для того, чтобы оркестр и школа взаимодействовали с самого раннего возраста.

М: Как Вы оказались в Алма-Ате? Кто обратил внимание на Ваши музыкальные способности, если родители не музыканты? Как Вы попали именно в РССМШ им. К.Байсеитовой и что это за школа? Расскажите пожалуйста немного поподробнее.

О: Как мы попали в Казахстан. С маминой стороны это во многом уральцы староверы, которых выселили к Аральскому морю в конце XIX века. Моя мама представитель пятого поколения, родившегося в Приаралье. Папины родители переехали в Казахстан незадолго до войны в поисках лучшей жизни. Мои бабушки с дедушками - это первое поколение в семье с высшим образованием. С одной стороны инженеры, с другой экономисты. Мои родители инженеры строители. Моя мама проявила настоящую мудрость, потому что с самого раннего детства, для того чтобы узнать к чему я тяготею, где скрыты мои таланты, она много времени тратила на посещение разнообразных кружков и секций. Я занималась хореографией, рисованием, музыкой, математикой. Я бы назвала это сбалансированным развитием ребенка. Мы пришли в специализированную музыкальную школу совершенно случайно. Даже не знаю, почему мама отвела меня именно туда, а не в какую-нибудь обычную пятилетку или семилетку. Наверное, кто-то сказал, что там лучше, но меня в неё не взяли. Сказали что не очень проф пригодна, но предложили походить на платное отделение. Надо сказать, что маминой гордости это совершенно не задело и мы ходили на платное отделение.

Подготовительный класс заканчивался, а у меня не было учителя по фортепиано. На вступительном экзамене в саму школу нужно было играть достаточно сложную для шестилетнего ребенка программу: двухголосную полифонию, два этюда, пьесу и сонату. Педагог по сольфеджио за три недели до вступительных экзаменов подошла к моей маме и сказала:“У вашей девочки абсолютный слух, замечательная память, но она совершенно не умеет играть на фортепиано. Вы о чем думаете?” На что маме пришлось рассказать все, как есть, что от нас все отказались. И тогда педагог по сольфеджио взяла меня под локоток и отвела к своей подруге, моему будущему педагогу - Валентине Дмитриевне Тартышной и сказала :”Валя, у меня девочка. Она все слышит, но ничего не играет! Надо что-то с этим поделать”. В итоге, за три недели мы выучили всю программу и я благополучно поступила и дальше училась. Вы сказали вундеркинд. Но у нас не было отношения к моим успехам, как к успехам вундеркинда, видимо потому, что мои родители, моя мама, никогда не пыталась сделать из меня то, чем я не являюсь. Мы спокойно учились. Да, Аппассионату я сыграла лет в девять, в раннем возрасте играла самые сложные этюды Шопена. С оркестром впервые выступила в девять лет, но к чести нашей школы, надо сказать, что практически любой ребенок, который хотел, мог в течение сезона или двух один раз выступить с оркестром. Для этого нужно было подготовить программу и выдержать конкурс. А выступления с оркестром были каждое воскресенье в 15 часов, с Государственным Симфоническим Филармоническим Оркестром при филармонии имени Джамбыла. И это был замечательный оркестр. На тот момент с оркестром работали дирижеры, которые учились в Ленинградской и Московской консерваториях. Мой педагог, Валентина Дмитриевна Тартышная, ученица Берты Соломоновны Маранц. То есть, это прямая связь с Нейгаузом. Несмотря на то, что все это происходило в Алма-Ате, традиции у нас были самого высокого класса. Сейчас все немножко изменилось, но школа у меня была замечательной. Это действительно десятилетка на подобии ЦМШ, в которой училось достаточно много людей, достигших больших успехов в карьере. Например, скрипачка Алена Баева, дирижер Алан Бурибаев, который регулярно выступает с заслуженным коллективом Петербургской филармонии. Очень успешный дирижер, с которым один раз мы пересеклись в Японии.

М: Оксана, а в какой момент появились мысли об определении в профессии?

О: Серьезно я за все взялась, когда мне было лет девять. Начала играть в семь, а к девяти годам поняла, что оказывается надо вкалывать. Мне было понятно, что из Алма-Аты нужно уезжать, поскольку оттуда было очень долго и дорого куда-либо выезжать. Хотелось уже и на конкурсы ездить. В девять лет я поехала на конкурс Горовица в Киев и была под большим впечатлением от того, как играли мои сверстники из Киева и Харькова. Я читала их биографии и узнавала, что они были в Италии, Югославии, они были на фестивале в Чехии. А для меня это все оставалось лишь словами.

М: То есть, Вас это хорошо стимулировало, верно?

О: Собственно после этого конкурса меня пригласили в Италию и я увидела Виченцу. Она очаровала меня настолько, что я до сих пор пребываю в этом очаровании.

Раньше Киевская консерватория делала выездные фестивали для расширения детского кругозора. В одну из таких поездок меня и взяли с собой, благо по фамилии и имени я не сильно отличаюсь(улыбается). Мы играли концерты в Виченце, Лукке, Пизе, Массе, гуляли по Венеции, ходили в Уффици во Флоренции. Это была первая зарубежная поездка и она произвела колоссальное впечатление, я бы сказала формообразующее для моей личности и для понимания, какой красивый и бесконечно непознаваемый мир вокруг. Я никак не могла поверить, что это все где-то существует и люди в этом живут. “Они что, просыпаются и открыв глаза, сразу видят всю это красоту?”, - думала я. Собственно поэтому я и решила, что нужно переезжать из Алма-Аты в Москву. Мне казалось тогда, что Москва это уже Европа, собственно Москва и есть Европа, просто не все с этим согласны (улыбается).

В Москве мы несколько раз пытались поступить в ЦМШ. Первый раз я благополучно получила двойку, отрекомендовали меня, как неспособную и мы вернулись в Алма-Ату. После девятого класса я снова не поступила в ЦМШ, но меня приняли в училище при Московской консерватории и я осталась этим очень довольна. Начать самостоятельную жизнь в пятнадцать лет - это дорогого стоит. Я переехала в Москву и постепенно ассимилировалась с местными. По окончании училища легко и просто, с хорошими баллами поступила в консерваторию и училась с удовольствием. Мне повезло учиться в консерватории в то время, когда там работали уникальные педагоги, за которыми студенты ходили с открытыми ртами. И музыкальные педагоги и педагоги по другим дисциплинам. По истории искусства, например, у нас был Василий Григорьевич Кисунько. Он преподавал так же и во ВГИКе. Студенты из ВГИКа иногда приходили к нам и мы, если могли, еще ехали во ВГИК послушать, что он им рассказывает. Но сейчас такого уже нет. Или есть, но я об этом не знаю.

М: По окончании Московской консерватории Вы оказались в Лондоне. Чем был обусловлен такой выбор?

О: Я выиграла конкурс в Шотландии, один из самых престижных конкурсов пианистов в Великобритании, и после него получила письмо из Королевского Колледжа. Меня приглашали учиться. Для этого надо было формально просто пройти прослушивание. В то время как раз стали делать выездные прослушивания в России. Приехали, я сыграла и меня взяли. То, что я попала в класс к Дмитрию Алексееву - это просто чудо, потому что к своему стыду, я вообще ничего о нем не знала. А потом выяснилось, что это один из самых потрясающих музыкантов, которые мне встретились. Мне дали стипендию. Время проведенное в Лондоне сильно переформатировало мозг, потому что я поняла, что надо немножко под другим углом посмотреть на себя в этой профессии. Заниматься в своей профессии надо так же честно, но необходимо уметь и еще кое что делать: основы менеджмента, которые необходимы каждому музыканту, если он не попал в колесо менеджерских вездеходов. В Англии такие большие менеджерские конторы, как Intermusica или IMG Artis заключают договора с фестивалями и поставляют туда артистов. Иными словами, фестиваль не приглашает артиста А или артиста В, а он заключает договор с агентством и агентство высылает артистов. Если с такими агентствами нет контакта, то нужно уметь коммуницировать самостоятельно, находить выходы на людей, искать себе работу. Этому, собственно, Лондон меня и научил и подарил много полезных знакомств.

М: Это общепринятая практика, когда молодой музыкант сам начинает искать себе менеджера?

О: Скорее не менеджера надо искать, а писать в различные концертные серии. Это нормальная практика. И у нас это нормальная практика. От умения вести диалог, умения понравиться зависит карьера и зависит иногда больше, чем от качества игры, то бишь творческой индивидуальности.

М: Иными словами, в наше время молодому музыканту недостаточно быть хорошим музыкантом, ему необходимо еще уметь себя преподнести: необходимо уметь общаться, заводить правильные знакомства, появляться в правильных местах, разговаривать с нужными людьми. Получается быть еще и самому себе менеджером.

О: Да. Плюс умение вести социальные сети. Это сейчас нужно. Я вот не умею этого делать. Я социопат. Социальная сеть пат (улыбается). Это отнимает много времени. У меня есть ребенок и я стараюсь быть родителем. Но даже мой ребенок уже иногда говорит мне: “Мама, а где же твой телефон, он же должен рядом лежать!” Я думаю: ”Ну все!” Я в него не смотрю при ней. Но она замечает, что он лежит рядом.

М: У вас дочка?

О: Да, ей скоро будет три годика.

М: Очень актуальная тема, как увлечь ребенка классической музыкой. Не знаю, согласитесь Вы со мной или нет, но это отдельное направление в музыке, которое требует некоторого усилия от слушателя, для того чтобы научиться воспринимать классическую музыку, полюбить, войти в этот мир и сделать его своим, чтобы он не вызывал отторжения. Будучи музыкантом и мамой маленькой дочки, что Вы думаете относительно того, как естественным образом, излишне не заставляя, приобщить ребенка к миру классической музыки?

О: Сложно сказать. Мы то с мужем музыканты и Майя всегда видит, что мы играем. У нее есть своя маленькая скрипочка и у нее есть мой большой рояль, на котором она считает, я играть не умею и надо непременно послушать, как это делает она. Думаю, что детей не музыкантов приобщить к музыке можно несколькими путями. Во-первых, эту музыку нужно хотя бы немного, но достаточно регулярно слушать. В любом городе, где есть концертная площадка, есть и абонемент для детей. Ходить и слушать музыку. Например, в Петербурге замечательные сказки читает Анна Михалкова и ей аккомпанирует симфонический оркестр. Или сказки на песке: “рисунок на песке” с проекцией. Мне самой они очень нравится и я всегда хожу на “Щелкунчика”. Меня мама водила на балет. Я это все очень любила. Всю музыку всех балетов до сих пор знаю на зубок. И, наверное, стоит покупать музыкальные инструменты, хоть какие-нибудь маленькие дудочки, пищалочки, ксилофоны, барабаны. Они дешевые и очень интересуют детей. Может быть, конечно, они интересуют только мою дочь, я не знаю (улыбается). Мне кажется, что дети настолько открыты ко всему новому, они так загораются от любой искорки, что им все видится сказочным, непонятным и интересным и это важно еще и преподнести правильно. В нашей семье, муж сумел увлечь дочку шахматами. У нас красивые шахматы. Она знает все фигуры, где они стоят, как ходят. Муж придумывает ей массу интересных историй, поскольку ему хочется сделать из нее гроссмейстера. Мне Плисецкая нравится, а ему Чебурданидзе, а дочь зовут Майя (улыбается).

М: Творческая, художественная, культурная жизнь Петербурга достаточно активная по сравнению с Москвой? Как Вы себе её видите?

О: Не знаю. С Москвой вообще тяжело тягаться. Мне кажется, в Москве есть все и на любой вкус. Главное это найти и определиться со вкусом. В Петербурге удобнее вести светскую жизнь, город меньше, точек притяжения меньше и все они находятся рядом друг с другом. Очень удобно. Очень насыщенная культурная жизнь в Петербурге. Очень много театров, трупп. Много интересного происходит и новые пространства такие, как новая Голландия.

М: Как долго Вы живете в Петербурге?

О: Три года. Я помню, что ехала сюда из Рима на поезде.

М: В Петербург, на поезде? Необычно!

О: Был очень поздний срок беременности и мне было страшно. Я еще училась в Риме и занималась до последнего. Поехала в Петербург, родила и опять вернулась в Рим на учебу.

М: Что больше всего Вы любите в Петербурге и с чем все еще приходится свыкаться, к чему может быть все еще не смогли привыкнуть, живя в этом городе?

О: Я супер адаптивный тип. Привыкаю ко всему очень быстро, без усилий и даже без глагола привыкаю. Вы меня выпустите в Киншасе и через 5 минут я там буду своей. Поэтому, таких вещей, к которым я не привыкла в Петербурге, нет. Что мне нравится больше всего? В этом городе я очень много чего люблю, начиная с моностилистической архитектуры центра. Я очень не люблю многоэтажки и мне безумно нравится, что у Петербурга есть свое лицо, дух города. Он несет в себе отпечаток духа времени, в которое создавался. Конечно, не весь город был построен в какой-то определенный временной промежуток, но скажем, наш район - Коломна, где я живу, создавался и развивался в период конца XIX - начала XX века. Если мы поедем на Петроградку, то там до сих пор жив дух северного модерна. Мне нравится первая линия зданий Васильевского острова, которые были построены еще во времена Петра Первого. Очень болит душа за то, что сейчас сносятся выдающейся красоты деревянные фрамуги, потрясающие окна, двери, пережившие войны, блокаду, революцию и перестройку и не переживают это помешательство на пластиковых окнах. Это моя личная обсессия. Я очень не люблю пластиковые окна в исторических домах. Мы купили квартиру, в которой пластиковые окна и теперь ждем, когда кто-то из соседей выбросит очередное старое окно, меняя его на пластик, чтобы забрать его себе. У Водолазкина в романе “Авиатор” есть потрясающе созвучные моим мыслям слова. Дословно не смогу воспроизвести, но пересказывая своими словами, он говорит о том, что нужно записывать то, что не передадут фотографии, нужно записывать то, что не передаст кинопленка. И сейчас, если бы кто-то это не записал, мы не смогли бы представить голоса финских молочниц на Охте, звуков самодвижущихся экипажей на мостовых, запаха, который издавали топящиеся печи в многоквартирных домах. Когда я это читала, то очередной раз подумала: “Ну вот! Водолазкин призывает все записывать. Значит я все правильно делаю, что пишу и что у меня есть такое увлечение!” (смеется)

Еще в Петербурге мне нравится осознание того, что мы находимся на островах. Ощущение островитянина меня очень радует. Вот мы на своем острове. На Коломенском. Кто-то на Васильевском. Не монолитно. Сегментированные мы. Видимо, это своего рода заместительная терапия, потому что я очень люблю Венецию.

Часть II, ALLEGRO

***

М: Оксана, а каким образом в Вашей жизни появилась Лозанна?

О: У нас, как у балетных - всегда хорошо иметь третий глаз, который за тобой подсматривает и подсказывает, что у тебя там не так. Третье ухо. Я могла бы остаться в Лондоне, но меня черт дернул подать заявку на стипендию швейцарской конфедерации. Мне позвонили за полгода до начала учебы и сказали, что я прошла на второй тур. Было интервью на французском, на котором я говорю еще более бегло, чем на итальянском и по итогам интервью и мотивационного письма меня взяли на полную стипендию. Два года я жила в Швейцарии, ходила периодически на специальность, играла свои программы профессору. Это были два очень спокойных года, а потом я узнала, что в римской Академии Санта Чечилии преподает гениальный музыкант Бенедетто Лупо и решила ехать в Рим.

М: Получается, что весь путь по окончании Московской консерватории, за исключением учебы в Лондоне, куда Вас пригласили, - это Ваша собственная активность: желание увидеть мир, развиваться как музыкант, познакомиться с новыми школами, с новыми людьми, с новыми местами, выучить языки. В голове были такие мысли?

О: Да, именно так. Вы прямо озвучили сейчас мое мотивационное письмо.

М: Вы говорите на английском, французском, немецком, а итальянский язык пришел в Вашу жизнь с учебой в Санта Чечилии?

О: Нет, много раньше. В период учебы в Лондоне все мои друзья были итальянцы. А итальянцы, когда их больше двух, не говорят на другом языке, даже если они прекрасно владеют английским. К тому времени у меня был очень высокий уровень знаний французского. Живя в Москве, я длительное время ходила на курсы французского в Центр Французской Культуры.

М: А почему французский?

О: Не знаю. Я бы любой язык стала учить. Просто рядом оказался французский. В детстве меня воспитывали так, что надо все время учить какой-то язык и читать какую-то книгу. И вроде бы мама уже не стоит за моей спиной и не следит, а я все еще учу какой-то язык и читаю какую-то книгу. И все еще спрашиваю у людей, с которыми знакомлюсь: “А что Вы сейчас читаете? Ну, а язык какой учите?” (смеется).

М: И поэтому сейчас Вы учите китайский!?

О: Да :-) Я владею пятью иностранными языками: английским, французским, итальянским, немецким. Мои друзья из Казахстана будут смеяться, но все же, я считаю, что базовый уровень казахского языка у меня есть, поскольку мы же его в школе учили девять лет. У нас был такой школьный предмет - казахский язык. Я понимаю этот язык хорошо и сейчас надеюсь выучить китайский. Он не простой.

М: Изучение языков это увлечение?

О: Да, мне очень нравится их изучать. Всегда хотелось понять, как ощущает себя человек, который просыпается и видит венецианский Гранд Канале или Монмартр. Мне кажется, что лучше всего это можно понять, зная на определенном уровне их язык.

М: А что Вы сейчас читаете ?

О: “Далеко и близкое”, Ильи Репина.

М: А я сейчас читаю автобиографию Эмира Кустурицы и должна сказать что он великолепный писатель!

О: А как Вы любите Феллини?

М: У меня две непроходящих феллиниевских любви, даже три: “Репетиция оркестра”, “Ночи Кабирии” и “Амаркорд”, а вот “8 и 1/2” я никак не могу досмотреть до конца. Много раз пыталась и никак не идет.

О: А Вы не читали его книгу “Сны”?

М: Нет.

О: Это такой огромный талмуд с большим количеством рисунков Феллини и записей снов. Все его образы, иногда странные, иногда комичные, трагикомичные, которые потом планомерно переходили на экран. Все они рождались во снах. Я очень люблю Феллини, “Амаркорд” для меня, наверное, самое прекрасное в кино.

М: Вы же прожили в Италии длительный период.

О: Почти три года.

М: Что для вас Италия? После того восторга девятилетней девочки от Виченцы, наверняка Италия занимает особое место и Вы неоднократно туда приезжали с концертами и просто в качестве туристов.

О: Италия - это единственное место, которое для меня так же дорого, как и дом. Под домом я понимаю все те места, где говорят по-русски, то есть дом в культурном смысле, где люди делят культуру, язык, традиции. Италия дорога для меня по многим причинам. Во-первых, это культура и история. Это все банальные вещи, но для меня они явились жизнеобразующими, потому что все то, что как-то сформировало мой личный вкус в живописи, архитектуре и музыке, практически все это было итальянского происхождения. Италия абсолютно тождественна для меня дому. Не знаю, согласитесь Вы со мной или нет, но есть люди, которые не согласны с тем, что итальянцы это веселые русские. Все мои близкие друзья итальянцы. Если это не русскоговорящие, то они итальянцы. Весь период проживания в Италии я общалась исключительно с итальянцами. Если вы живете в Швейцарии, то находитесь в каком-то анклаве англоговорящих людей, в Англии - русскоговорящих. Я имею ввиду школы, где я училась и жила: в Швейцарии было очень много иностранцев, в Англии очень много русских. Как там выглядит швейцарец, о чем он думает, что он делает, я не знала. При том, что я знаю французский и немецкий, могла бы подойти и поговорить с любым швейцарцем, но какая-то внутренняя ширма, которая отделяет его от меня-приезжей, никогда не поднималась. В Италии у меня не было такой проблемы. Все, кто меня окружал, были итальянцами. Я не могу сказать, что все мое общение было радужным. Как и у всех, кто приехал туда не в качестве туриста, у меня были различные проблемы, но тем не менее, я никогда не ощущала себя чужой. В Италии мне очень комфортно возможно еще и от того, что итальянцы сами создают вокруг себя такую атмосферу. Очень мало людей, кто не любит Италию. Я таких не встречала. Они наверняка есть, но я не встречала.

М: Оксана, сейчас часто говорят о популяризации классической музыки. Как Вы считаете, нуждается ли классическая музыка в популяризации, как это сделать без ущерба для оной и что бы для этого стали делать Вы?

О: По какой-то официальной статистике классическую музыку склонны любить только пять процентов населения. Мне очень часто это говорили, но я не видела этих статистических данных. В римском аэропорту Фьюмичино стоят рояли. Можно сесть и поиграть. Когда я жила в Риме, всегда приезжала на час раньше, чтобы поиграть. Исполняла подряд весь свой репертуар и всегда собирала вокруг себя очень много людей, которые стояли и слушали, хлопали, спрашивали. И у меня сложилось впечатление, что классическая музыка интересовала примерно семьдесят процентов людей, которые были в Фьюмичино. При этом я не играла им Венгерские танцы Брамса, а исполняла все подряд. Это одно из доказательств того, что классическая музыка интересна.

Или вот еще такой пример. Когда-то я читала статью, в которой рассуждали о том, почему люди не ходят на концерты классической музыки и одним из самых частых ответов был “не знаю, когда хлопать”. Люди опасаются сделать что-то неправильно и пережить всеобщее осуждение. Но это ведь совсем не про любовь к музыке, а про простое незнание кода поведения. Исполнителю нужно уметь перед концертом встать и поговорить со своей аудиторией, рассказать, что играешь, о чем это, иногда рассказать про себя. Это то, что сейчас делают у нас, в Европе и к чему я приучилась в Англии. Я общаюсь со своей публикой на всех языках, на которых говорю, и делаю это регулярно, если позволяет формат концерта. То есть, если это не огромный зал на три тысячи мест, а камерное пространство до ста слушателей. В Австралии у меня был тур и один из концертов проходил в шахтерском городке. Перед концертом я очень подробно рассказывала, кто такой Чайковский, что он написал, кто такой Мусоргский, когда он жил, что за выставка, что за картинки. В какой-то момент, между произведениями пришлось встать и сказать, что чипсы стоит отложить, так как мы не в кинотеатре. Это там все заранее снято и вам показывается, а здесь вы присутствуете при рождении музыки и артиста отвлекают ваши чипсы, он хуже играет. Австралийские шахтеры отложили чипсы. Мне кажется, что артисту иногда очень важно сойти со своего пьедестала и поговорить со слушателями. Я отдаю себе отчет в том, что не все могут так сделать. Кому-то не очень комфортно и говорить и играть одновременно, кто-то перед концертом не может связать от волнения двух слов на иностранном языке, хотя в обычной жизни говорит бегло и замечательно. Но мне кажется, что это очень важно. Прослушивание музыки сродни чтению серьезной литературы. Это работа, в которой порой нужно создать цепь ассоциаций, которая поможет человеку с интересом провести то время, которое он слушает концерт. В плане популяризации классической музыки сейчас делается очень много концертов. Например, играются произведения так называемых композиторов импрессионистов, а до исполнения показывается небольшой диафильм о французских художниках импрессионистах и читается небольшая, доступная лекция. Например, Ляля Кандаурова. Она делает очень интересные лекции и подкасты, заинтересовывает именно молодую публику. У нее есть свой собственный стиль, она делает это очень заразительно и я вижу, что к ней ходят очень разнообразная публика, от технарей до гламурных дам. Это становится модным, потом им становится интересно и я надеюсь, что в конце-концов они начинают любить классическую музыку.

М: А нуждается ли классическая музыка в популяризации?

О: Я думаю, да. Мы должны воспитывать себе слушателей. В Швейцарии у меня даже был небольшой проект: для учеников младших классов, совместно с чтецом я играла Петрушку Игоря Стравинского. Мы делали это на масленичную неделю в нескольких школах и пригласили потом детей на полноценный концерт. Дети приходили с родителями и звали своих друзей. После концерта я общалась с родителями и они говорили, что не думали о том, что можно пойти на концерт классической музыки. То есть, такого рода досуг в голове у них не возникал никогда. Возможно, людям стоит подсказать, что совсем не обязательно каждый раз ехать кататься на лыжах, а для разнообразия можно сходить на концерт. Я думаю этим нужно заниматься. Не каждый человек приходит самостоятельно к классической музыке. Некоторые открывают её для себя уже в зрелом возрасте и потом жалеют, что они не знали об этом раньше. Вот Вы, например, послушает какой-нибудь подкаст или лекцию по астрофизике и все, пропадете и будете ездить по обсерваториям. Вы же увлекающийся человек!

М: Да, но для этого именно, что надо быть увлекающимся человеком!

О: Мне кажется, что в разной мере все люди способны испытывать какое-то тяготение или страсть. Наверное, наша способность испытывать какие-то страсти, увлечения - это степень оставшейся в нас детскости. То есть, если в вас это есть, то это ваш внутренний ребенок и это надо поддерживать. Надо поддерживать уровень.

М: Тогда это надо начинать делать в детстве, чтобы привить интерес. Вами родители занимались и воспитали у вас эту открытость и желание к познанию мира. Вы увлекаетесь языками, читаете книжки в большом количестве и подозреваю, что именно бумажные книжки.

О: Только бумажные. А какие еще можно читать?

М: Я все больше вижу людей, которые читают электронные книги и уверяют меня в том, что бумажные скоро вообще пропадут. Хотя, я сама читаю исключительно бумажные книги и уверена, что никуда они совсем не пропадут.

О: У меня был опыт чтения “Гордости и предубеждения” на английском языке с маминой читалки. Помню, что ничего не запомнила и у меня это чтение оставило очень сумбурное впечатление. Потом мне попалась на глаза лекция, кажется Ильи Колмановского. Он рассказывал о том, что в процессе чтения задействовано несколько долей мозга и для него эффективнее читать бумажную книгу, поскольку работает не только визуальная, но и пространственная память. Помню, что почитав электронную книгу, ничего не поняла. Потом взяла бумажную, снова прочитала и выдохнула: ”Вот теперь я почитала!”. Для меня важно загнуть страничку там, где мне что-то понравилось и я потом хочу вернуться, или закладочку положить. Я не цифровой человек, а аналоговый. Я не то, чтобы этим горжусь, но очень рада тому, что я родилась тогда, когда детство было без компьютера. Мой первый компьютер появился, когда мне было девятнадцать лет, телефон в семнадцать, а смартфон в двадцать пять.

М: А что Вы еще любите? Любите читать, любите языками заниматься. Я не очень люблю слово хобби, поэтому спрошу, чем Вы любите заниматься в жизни? Музыка - это любимое занятие, это часть вашей жизни, это ваша жизнь, а что еще в жизни увлекает, чем Вы любите заниматься, как Вы любите проводить время? Если представить, что Вы родились в таких условиях, когда Вам вообще нет необходимости зарабатывать деньги, что бы Вы делали? Если бы не стояло такого вопроса, что играть Вам нужно в том числе и для того, чтобы зарабатывать себе на жизнь.

О: Мне кажется, что сейчас я так и живу. Это правильно, что Вы не назвали это работой, потому что это скорее стиль жизни, за который мне по счастью еще и платят, а иногда и не платят, но чаще платят. Я все люблю. Я очень люблю смотреть кино в больших количествах. У нас дома стоит огромный проектор и мы смотрим кино на большом экране. Я человек, который вырос в общежитии напротив Музея Кино в Москве. Те времена, когда Музей Кино находился там, где когда-то был кинотеатр Соловей, в районе Красной Пресни, и мы постоянно там пропадали. Это любовь на всю жизнь. Любовь к настоящему кино, в том числе к Феллини, Антониони, к старому кино, кино новой волны.

Еще я очень люблю готовить что-нибудь масштабное, итальянское, французское и всякое разное. С рождением ребенка перестала, но вообще, раньше я очень много писала и не потому, что мне очень хочется издаваться. Я не претендую на лавры Улицкой или Водолазкина, но мне кажется, что человек должен заниматься творчеством. Исполнительство - это тоже творчество, но человек, он все таки создан по образу и подобию бога. Я не религиозный человек, просто мне очень нравится, что есть такое определение человека - творца. Человек должен творить, потому что это единственная для меня, как мне кажется, возможность роста над собой. А если мы растем над собой, то мы, как бы развиваемся в этой жизни и поэтому, чтобы развиваться, нужно творить, не исполнять а именно творить с нуля. Композиторскими задатками я не обладаю, а вот писать мне нравится.

М: А исполнитель разве не творец?

О: Творец. Но мы исполняем музыку, написанную композитором и при этом мы не должны играть себя. Надо играть то, что заложено композитором. Мы дешифровщики. Когда я играла третью часть Хаммерклавира, у меня была не очень хорошая ситуация в жизни и я переносила её в третью часть так, что мой педагог меня очень терзала, говоря, что я играю не Бетховена, а себя, а это неправильно. Свои страдания играть не надо. Надо играть то, что заложено композитором. Надо понять, что заложено, знать, что происходило в его жизни, надо это интерпретировать. Да, это всегда будет через призму твоего восприятия и твоей личности, но это прежде всего музыка Бетховена. И со своим педагогом Еленой Ивановной Кузнецовой здесь я согласна на сто процентов.

А творить - это создавать какой-то новый мир, придумывать его целиком. Мне кажется, что очень здорово этим заниматься. Возможно, это еще и от того, что у меня и муж такой. Он, в отличии от меня, претендует на лавры Улицкой и Водолазкина (смеется). Он здорово пишет и делает это полупрофессионально, если даже не на три четверти профессионально. Творчество может быть очень разнообразным. Когда человек ищет в себе новые образы, новые идеи и способы их выражения, то это его обогащает. Мне так кажется и это никак не умаляет наше творчество как исполнителя.

М: Иными словами, Вам не достаточно того всеобъемлющего мира классической музыки, в котором Вы постоянно существуете, живете и Вы ищите творчество в иных его проявлениях?

О: Ну, да. Лично у меня, видимо, есть какой-то недостаток в реализации и мне хочется еще где-то копнуть. Я надеюсь, что там где я копну еще найдется что-то интересное.

М: А что Вы пишите?

О: Писала стихи. Знаете, у многих в подростковом возрасте открывается какая-то чакра и они пишут стихи. У меня ощущение, что с рождением ребенка эта чакра закрылась и поэтому сейчас я в основном ухожу в прозу. Пишу из желания, потребности почувствовать себя создателем какого-то мира. При этом я не претендую на то, чтобы этот мир, кроме меня кто-то увидел и говорю сейчас об этом не для того, чтобы как-то поэтизировать свой образ, а у меня действительно есть такое ощущение, что нужно что-то создавать.

М: Ваше внутренне состояние требует все время какого-то развития.

О: Да. Внешне я очень не активный человек, а внутренне да.

Часть III, MODERATO

***

М: Кто из композиторов наиболее близок Вам по духу?

О: Я обожаю Равеля, Брамса, Шумана, Шостаковича. Иногда мне кажется, что Брамс писал для меня. Спасибо ему большое! У меня ощущение, что он родился, вставал и думал: “Что бы написать, чтобы Оксане понравилось?” И писал Третью сонату (смеётся). Если двигаться от явного пьедестала, то это Роберт Шуман, Белла Барток. К счастью, время идет и к этому списку прибавляются новые имена. Внезапно открываешь какую-то новую сторону своей собственной личности и начинаешь играть музыку композиторов, которые тебе не нравились и внезапно она так с тобой резонирует, что уже невозможно остановиться. Поэтому не стоит догматизировать и говорить, что кого-то не будете играть. В школе мне внушили, что я Шопена играть не умею и не получится у меня, не приспособлен аппарат и душа. Но в какой-то момент я работала над Полонезом-фантазией, взяла его в пику всем этим прогнозам. Мне начало так нравиться и это имело такой хороший отклик, в том числе и у публики, что я подумала: “Ну вот! Видимо, доросла!”

М: У Вас на сайте появляется совершенно очаровательная реклама диска с Вашей записью музыки Игоря Стравинского. Почему именно Стравинский? Записать диск было предложением звукозаписывающей компании или Вашим?

О: Когда я училась в Лондоне, мой педагог Дмитрий Константинович Алексеев сказал мне: “Оксана, у Вас здорово получается Стравинский. Вам бы его воообще всего играть!” Я послушала педагога, а Delphian Records как раз предложила контракт на новую запись. Я предложила записать Стравинского, а они не отказались. Для её реализации ушло много времени. Играть Петрушку и играть что-то из ранних произведений композитора - это две большие разницы, по этой причине изучение каких-то произведений Стравинского было не так увлекательно, занятно или не вызывало у меня столько восторгов, сколько видимо должно было вызывать, чтобы я побыстрее записала этот диск. Поэтому мы его писали лет пять.

М: Вы довольны результатом?

О: Мне кажется, что тяжело быть довольной записью. Я еще не встречала людей, которые бы записали диск и честно, без натяжной улыбки говорили, что остались довольны. Особенно с коммерциализацией процесса, когда у тебя два дня для того, чтобы записать два диска - это очень тяжело. Иногда звукорежиссёры требуют чуть ли не поминутной оплаты и лишний раз ничего переписывать не станут. Очень тяжело записать диск. То ли раньше люди в принципе оставляли больше времени под творческие проекты, то ли коммерциализация процесса не была такой жестокой. Все недовольны либо работой настройщика, либо работой звукорежиссёра, либо продюсера, либо графического дизайнера, либо своей, либо комплексно.

Идеально может быть и бывает у каких-нибудь супер звезд, которым позволяют все, но это надо у них спросить. Недостаток времени это основная проблема.

М: Это не единственный диск?

О: Да, у меня два сольных диска, один с оркестром, один со швейцарским виолончелистом Кристофом Круазе и один мы записывали с Нареком Ахназаряном, победителем конкурса Чайковского, но звукозаписывающая компания развалилась в момент сведения и материалы исчезли.

М: Самые яркие и запоминающие выступления где и когда состоялись и чем памятны именно Вам?

О: Номер один - это выступление в Лондоне с оркестром, где за дирижерским пультом стоял Владимир Ашкенази. Я играла Второй концерт Прокофьева, который является визитной карточкой Ашкенази, как пианиста. Будучи ребенком, я много слушала записи этого концерта именно в его исполнении. Позже открыла для себя Ефима Бронфмана, Владимира Крайнева и других исполнителей концертов Прокофьева, но исполнение Владимира Давидовича осталось для меня эталонным. Это детский сентимент и я уже даже не могу его объективно оценивать, настолько он мне дорог.

Как-то так получается, что все из запоминающегося у меня связано с тем, что зал был очень большой, я никогда не думала в него попасть и тем приятнее было осознание того факта, что оказалась достойна здесь выступать. Три года назад снова Лондон и снова Второй Прокофьева в Royal Festival Hall, одном из самых больших и престижных залов. Или концерт в Сиднейском оперном театре. В этих залах не так уж и часто удается поиграть, потому что есть исполнительская калибровка. Есть исполнители, чей творческий успех позволяет им появляться в них много раз за сезон и те, кто появляются здесь несколько раз за сезон и это, конечно, каждый раз большое событие. У меня есть друзья, которые выходят в Большой зал Московской консерватории по три раза в месяц. Пока я жила в России, играла в Большом зале Московской консерватории в среднем раз в два сезона, последний раз в 2015 году. Очень давно. И для меня Большой зал консерватории, Сиднейский театр, Большой зал Петербургской филармонии - это впечатляюще.

А в прошлом сезоне в Австралии каждый из тринадцати концертов был памятным, потому что проходил в новом месте. Это было очень здорово. Мне понравилась сама страна и отношение людей к музыке, за исключением того шахтерского поселка, где ели чипсы. Интересные мастер-классы, воркшопы мы делали с детьми и с пожилыми людьми. Были группы фанатично любящих музыку фортепианных старичков, которые приготовили мини концерты.

М: То есть, не только они они вас слушали, но и Вы их?

О: Да! В каждом городе были, то маленькие дети, то любители, то пенсионеры, у которых клуб любителей классической музыки, которые занимаются самостоятельно.

М: А как это выглядело?

О: В день концерта, с десяти утра до часу дня, я слушала, либо детей в музыкальной школе, либо занималась со студентами в Университете Западной Австралии. В одном из городов у меня были уроки, на которые приходили пожилые люди. Они мне играли и я с ними занималась. Играли в две, в четыре руки. У меня заранее спросили, как я к этому отношусь. Я отношусь к этому крайне положительно! Я в восторге от людей, которые что-то хотят сделать, которые не стесняются вот так вот прийти и сыграть сонату Моцарта. Там была одна женщина, которая в 79 лет начала учиться играть на фортепиано и сейчас ей 85. Вот её я никогда не забуду. Она прекрасно играла.

М: В Австралии часто приходилось бывать?

О: Я там была три раза. Первый раз приехала на конкурс и так как он прошел успешно, то меня пригласили с концертами. Я очень надеюсь, что поеду еще, потому что мне очень нравятся люди, которые этот конкурс делают и я бы очень хотела просто приехать, как волонтер и помочь, поработать в оргкомитете. Сейчас, в связи с пандемией, конкурс отменили и его будут проводить онлайн. То есть, все это переносится, как минимум, на четыре года. Но я надеюсь, что через четыре года они не передумают и позовут меня. Я буду в восторге. Я полезный кадр. У меня в активе много языков (смеется).

М: Наш разговор плавно подошел еще к одной популярной - конкурсной теме. Оксана, Вы принимали участие во многих конкурсах и очень успешно. Какие самые яркие впечатления остались у Вас от участия в конкурсах и что лично Вам дало участие в конкурсах?

О: Я очень прагматично подхожу к вопросу конкурсов. Вы уже поняли, что я в принципе очень люблю куда-нибудь поехать, поэтому конкурсы для меня это возможность попутешествовать. Еще лучше, если находится такой конкурс, куда можно поехать бесплатно, да еще и поиграть, послушать, познакомиться с другими музыкантами и членами жюри. Часто в жюри сидят люди, которые мне нравятся и я стараюсь выбирать именно такие конкурсы, чтобы иметь возможность поиграть для тех музыкантов, кторые мне нравятся. Правда, нередко случается и так, что в жюри сидят люди, которые закончили музыкальную школу и вообще на сцене никогда не были. Таким образом, в жюри можно встретить, как выдающихся музыкантов, так и людей, которые неизвестно, что там забыли. И еще один мотив участия в конкурсах - это материальная выгода. Надеяться на то, что конкурс магическим образом развернет карьеру в какую-то сторону, не приходится уже давно. Мы эти разговоры в нашей исполнительской среде ведем часто и откровенно говоря, среди всех исполнителей моего поколения сделавших большую карьеру, есть только два человека, которые её сделали непосредственно благодаря конкурсу. Это Беатриче Рана, которая получила вторую премию на Конкурсе Вана Клиберна и Даниил Трифонов, победитель Конкурса Чайковского. Но тут стоит заметить, что не конкурсы им делали карьеру, а то, что Беатриче Рана была замечена Антонио Паппано, а Даниил Трифонов был замечен и раскручен Валерием Гергиевым, который с большой заботой и любовью к нему относится.

М: Конкурс это не гарантировано дорога в мир большой музыки?

О: Это гарантировано не дорога в мир большой музыки. Конкурс - это совсем про другое, потому что без какой-то протекции пробиться в первый эшелон почти невозможно. Знаете, бывают такие авиалайнеры, в которых наверху есть небольшой второй этаж? Вот на этот второй этаж можно пробиться только благодаря какому-то большому музыканту, который тебя за ручку туда приведет.

М: Что бы Вы, как опытный музыкант, в связи с этим посоветовали бы юным пианистам и музыкантам? Как могли бы воодушевить, понимая и зная, что карьера сейчас в малой степени зависит от конкурсов? Нужно ли вообще принимать участие в конкурсах и если не на конкурсах, то каким образом юные исполнители могут явить себя миру?

О: Участие или не участие зависит очень от самого человека, его личности, от его потребностей. Я считаю, что если есть такое желание, то надо участвовать. Не нужно никого бояться, никаких громких имен, надо просто готовиться и ехать. Ехать всегда с настроем на победу. Не обязательно на победу в конкурсе. На победу над собой, над своими эмоциями, страхами, сомнениями. Но есть люди, которым конкурсы вообще не показаны, которые не интересуются этим и они не хуже и не лучше других людей. У каждого свой путь. Нужно прислушиваться к себе, заниматься любимым делом и делать то, что хочешь. Хочешь ездить, поезжай. Не хочешь, не надо. Но если у тебя есть цель найти свою нишу в мире классической музыки, то надо думать, где же она и как же туда попасть, если не через конкурсы и какие-то фестивали. Знаете, у людей бывают совершенно фантастические идеи, которые мне бы в голову не пришли. В Петербурге есть такой пианист Александр Маслов. Раньше я не знала ничего об этом исполнителе, не знала, что он играет, а приехав сюда, стала много слышать о нем. И недавно, открыв YouTube, с удивлением обнаружила, что он играет свои собственные джазовые обработки “Щелкунчика” для фортепиано с оркестром. Это такая классная штука! Александр не победил на каком-то большом, раскрученном конкурсе, но тем не менее, со своими джазовыми импровизациями он ездит, выступает и имеет успех. Во всяком случае в Петербурге у него большой успех.

Другой пример - одна турецкая пианистка, которая сделала карьеру, играя и записывая аранжировки песен группы Radiohead. Выстроила карьеру, записывая фортепианные аранжировки песен Radiohead, таким образом, чтобы её приглашали на крупнейшие фестивали. При этом Radiohead, с моей точки зрения, - это высококачественная музыка. Не Бетховен, но среди современной музыки Radiohead - одно из самых интересных явлений.

М: Конкурсы это спорная тема в плане построения карьеры и каждый музыкант должен выбирать для себя сам, участвовать в них или нет и сейчас у музыкантов есть такая возможность.

О: Вообще, надо спокойнее ко всему относиться, потому что любое чрезмерное волнение, чрезмерное хотение чего-то там может привести к печальным последствиям. Надо относиться ко всему с улыбкой.

М: Возможно, не всегда так уж просто относиться спокойнее. Люди, серьезно занимающиеся классической музыкой, тратят на это занятие большое количество времени, которое исчисляется десятью- шестнадцатью годами серьезного погружения. Поэтому спокойно относиться сложно, так как хочется определенности и понимания, ради чего ты потратил столько времени на учебу, хочется добиться чего-то в этой профессии.

О: Серьезно относиться нужно к самой музыке, к тому, что получается на сцене, а серьезно относиться к каким-то вещам, которые от тебя не зависят, переживать, что тебя не пустили во второй тур конкурса Чайковского или не отобрали на какой-то конкурс, к этому я призываю относиться поспокойнее. Я знаю людей, которые готовы впасть в драматичнейшую депрессию, потому что им кажется, что их талант недооценили.

Носиться со своим талантом надо поменьше и потише. Надо заниматься музыкой. Я понимаю о чем Вы говорите, но в конечном итоге мы занимаемся музыкой.

М: Да, но у участия в конкурсах есть совершенно конкретная цель - получение возможности выступления перед публикой. Даже, если не получится занять никакого призового места, сейчас конкурс дает возможность показать себя не только жюри и публике, но и менеджерам, людям связанным с миром музыки, которые присутствуют на конкурсных выступлениях. А если еще и организована интернет трансляция на большую аудторию, то это открывает для музыканта еще больше возможностей.

О: Да, себя показывать надо. Иногда люди замечательно выступают на конкурсах и ничего не берут, очень расстраиваются. Иметь цель сыграть хорошо и достичь своего максимума - это прекрасно. А иметь целью понравиться дяде с фестиваля или играть так, как нравится какому-то члену жюри - это ложный путь. Надо заниматься больше музыкой и смотреть на результаты конкурсов спокойно. Это адресуется молодому поколению, которое в силу максимализма склонно все драматизировать. Вот драматизировать не надо. Ни один конкурс не гарантирует карьеру, но честное отношение к своему труду, к музыке, к своему делу, оно дает развитие музыкантское и исполнительское и именно это важно прежде всего. Будут люди, которые это оценят. Рано или поздно ты достигнешь своей цели.

М: А помимо конкурсов, какие возможности есть у юного музыканта, чтобы показать себя?

О: Очень много путей, помимо конкурсов. Есть фестивали, есть мастер-классы, на которые можно приехать поработать с большими музыкантами. Хороший фестиваль для молодых пианистов каждое лето проходит в Оксфорде. Туда приезжают такие люди, как Менахем Пресслер, Джон Лилл. И таких фестивалей, как в Оксфорде, в Вербье очень много. Не обязательно ездить на конкурсы, можно поехать на эти фестивали. Все равно, видимо, в нашем деле очень важен момент личного контакта. Чаще всего, если приглашают, то приглашают за совокупность исполнительских и личных качеств. Поэтому можно ездить на фестивали и мастер-классы, знакомиться, играть, налаживать свою сеть связей.

М: В 2011 году на конкурсе Чайковского Вы получили премию, как лучший концертмейстер. А поучаствовать в самом конкурсе думали? Не сложилось или Вы вообще никогда не собирались принимать в нем участие?

О: Мой педагог был против участия в конкурсе Чайковского. Но скорее у меня не сложилось еще и потому, что я всегда была чем-то занята в это момент. В 2007 году я была на конкурсе в Сендае. Там было все хорошо и я не жалею, что пропустила. Дальше в 2011, Нарек Ахназарян попросил выступить с ним на конкурсе Чайковского, и когда он попросил я подумала, ну что уж я буду сама участвовать, если мы все равно будем играть вместе. Следующий конкурс я пропустила по причине собственного тура. Концерты всегда важнее конкурса. В 2019 - это единственный раз, когда я посылала заявку и мне пришел отказ в приеме документов. У меня были рекомендательные письма от Николая Луганского и Паскаля Роже. Николай Луганский написал хорошее письмо, а Паскаль Роже написал свое не по форме и мне отказали в приеме документов. Роже тут же все переписал так как надо, но все равно отказали.

М: Вы для себя конкурсную история считаете уже закрытой или еще думаете участвовать?

О: Может быть съезжу еще куда-нибудь, если место будет хорошее и дорога оплачиваемая. Мне всегда интересно. Я люблю. Я просто люблю играть и к конкурсам отношусь спокойно. Если что-то мне подойдет по возрасту, программе и условиям участия, я поеду.

Марина Николаева/ Москва, декабрь 2020
фото из личного архива Оксаны Шевченко
официальный сайт: www.oxanashevchenko.com

интервью Оксаны Шевченко на www.cittadipuccini.ru

Copyright (c) 2020-2024 Pietroburgo.ru